Анатолий Гаврилов - Берлинская флейта [Рассказы; повести]

— Ты поедешь в СВ, ты будешь один.

— Спасибо.

— Там есть у кого тебе остановиться?

— Ну… найду…

— Ты остановишься в «Спартаке», в номере «люкс».

— Спасибо.

— Одно условие — не пить.

— Я постараюсь.

— Так на когда тебе заказывать, бронировать?

— Ну… это…

— Короче, определись и тут же звони мне. Там еще можно купаться. Там еще долго будет тепло и сухо.

— Я помню.

— Обнимаю, звони.

Материально он весьма состоятелен, но звонить я ему не стану. В конце концов, туда можно добраться и товарняком, а там остановиться в каком-нибудь из отстойных вагонов в каком-нибудь тупике, буквально рядом с морем.

Ведь я там когда-то работал сцепщиком и все там знаю. И будет море шуметь, и будут чайки кричать, и будет долго тепло и сухо.

Светает.

Снега, мороза нет.

Из пустынного одноэтажного дома медленно выползают бездомные и расползаются по объектам добычи средств жизни.

Появился первый из бригады кровельщиков.

Они ремонтируют плоскую кровлю нашей пятиэтажки.

Он смотрит на окно, где живет молодая симпатичная особа.

Возможно, она стягивает с себя ночную сорочку.

Звонила Вера из Берлина: будет в Москве в январе, хорошо бы встретиться.

Звонил Арсений из Доброго: он написал новое стихотворение и дважды зачитал его. И я ответил, что хорошо.

По телевизору показали жизнь человека-отшельника, и я подумал о своем отце.

Живет он в другом городе, не виделись и не общались мы с ним уже лет десять.

Как он там живет? Жив ли вообще?

Давно собираюсь написать ему, но каждый раз останавливаюсь перед чем-то непреодолимым.

Летом видел на даче очень крупную, похожую на орла птицу.

Она вылетела из лесной полосы вдоль железной дороги, опустилась на конек моего дачного дома. Смотрела на меня отстраненно, холодно, сухо. И мне вспомнился взгляд отца.

Подошли еще кровельщики. Один из них взгромоздился с ногами на лавочку, верхняя планка подломилась, и он полетел вверх тормашками. Его товарищи заржали, а вороны заволновались, загалдели, снялись с деревьев и ушли в сторону воинской части.

Скоро День Ракетных войск стратегического назначения. Моя срочная служба прошла именно в этих войсках и…

И что?

Ничего. Прошла и прошла, хотя…

Ладно, как-нибудь в другой раз.

Асфальт, лужи, ветер, редкие островки грязного снега.

На рынке в продаже уже появились искусственные елки.

Когда-то давно замешкались с установкой елки. В сумерках наспех нагреб во дворе мерзлых комьев, живую елку установили в ведро с этими комьями, они стали оттаивать, и оттуда пошла вонь.

То есть нагреб какого-то мерзлого дерьма.

Люди, машины, дома.

Видел Б., который спивался, а сейчас выглядит вполне респектабельно.

Видел В., который выглядел респектабельно, а нынче у аптеки просит добавить ему на «Трояр»[1].

Прогулка по частному сектору за СИЗО.

Дома, домишки, халупы, кошки, собаки, кусты, деревья.

Задумчиво курит у калитки халупы старик в ватнике, в шапке, в валенках. И я вдруг поздоровался с ним, и он радостно ответил. И улыбка озарила его сухое морщинистое лицо. И я снова подумал о своем отце.

Сейчас приду и напишу ему.

Нужно забыть отстраненность и холодность его взгляда по отношению ко мне.

Нужно в самом себе преодолеть сухость и холодность.

Сейчас приду и напишу ему.

Уже пришел.

Уже пишу.

Темно.

Еще темно.

Не уже темно, а еще темно.

Так как рано еще.

Так как рано еще, а уже не спится.

Темно.

И за окном темно, и в голове темно.

Дело в том, что…

Но об этом чуть позже.

Ниже остановимся более подробно.

Окно, подоконник, стиральная машина, телевизор, сервант, ваза, конфеты, компьютер…

Компьютер… ноутбук… «Эйсер»…

Осваивать нужно.

На Новый год дочь с зятем приезжали из Москвы и подарили мне компьютер.

«Эйсер» называется.

Теперь осваивать нужно.

Окно, подоконник, горшочки с цветами.

Снег.

Снег не идет, он лежит.

Лег и лежит.

Лежит, не идет, но иногда идет, падает, падает снег, ты не придешь сегодня вечером, падает снег, я умираю…

Перевод с французского, с языка Адамо.

Ударение в конце.

Итак…

Дело было давно.

Дело было давно, не здесь.

Ниже остановимся более подробно.

Ниже еще остановимся.

Хотя… хотя куда уж ниже… да… хотя…

А что случилось?

Да нет, ничего… ничего такого экстра… экстро… ничего такого особенного….

Темрюк… вы не знаете, где это? Не знаете? Ну, ладно… где-то там, внизу, внизу по карте… где-то там, где это… как его…

Дело в том, что…

Уже не так темно.

Только что было совсем темно, а сейчас уже не совсем.

А компьютер мы освоим, мы уже потихоньку его осваиваем, уже и включать его можем и выключать, а потом подключимся к Интернету и узнаем, где находится Темрюк и все остальное, хотя можно и без Интернета узнать, например позвонить кому-нибудь, например тому же Александру Владимировичу, то есть Павлу Владимировичу, но еще рано. Еще он, должно быть, спит, нет, нет! Мы не станем никого беспокоить, мы в словарь сейчас посмотрим, у нас же словарь есть энциклопедический, популярный, однотомный, толстый, синий, тяжелый, около двадцати тысяч статей и свыше тысячи иллюстраций…

Смотрим и не находим.

Нет Темрюка!

Чего только нет, а Темрюка нет!

А Адамо есть? Сейчас посмотрим.

Нет и Адамо… да… но мы и без словаря знаем, что Адамо — это французский певец, автор шлягера «Падает снег», то есть это… как его… томбе ле неже… падает снег… ты не придешь сегодня вечером… я умираю…

Снегирь! Снегирь! Снегирь прилетел! Сидит на веточке, головкой вертит, а вороны и галки смотрят на него…

Проголодался в лесу, подкормиться прилетел?

Но корм тут под контролем ворон и галок, так что поосторожнее, снегирь.

Сало! У меня есть сало! Снегири любят сало! Я сейчас вынесу тебе, сейчас, вот… вот именно… да… подожди, не улетай…

Вынес, а сосед говорит, что сало любят не снегири, а синицы.

И точно, не слетел снегирь к моему салу… не снизошел… улетел…

Может, в Темрюк улетел… так же это… как его… там, может быть это… как его… менее снежно… более это… как его… лучше с прокормом зимой… хотя…

А! Сейчас выясним! У меня же книжка про птиц есть! Сейчас! Вот!

«Птицы открытых и околоводных пространств СССР. Полевой определитель. Книга для учителя».

Да, но я не учитель… и никогда им не был… и никогда теперь уже им не стану, так как…

Имеет ли право неучитель открывать книгу для учителя?

Но кто узнает?

Открою, посмотрю и закрою. И никому не скажу, что открывал.

Да, но… это… как его… ведь тут про птиц СССР!

И что?

Но ведь СССР уже нет!

И что?

А то, что… нет… ничего… ладно… в другой раз…

А сейчас… а сейчас!

А сейчас расскажу вам одну очень интересную историю, давно уже хочу рассказать…

Так вот.

Дело было зимой.

Дело было зимой, не здесь, далеко отсюда, зимой, в феврале, в степи, ночью…

Итак, значит…

Нет, не нужно.

Не сейчас.

Сейчас я хотел бы… хотел бы…

Темрюк…

Когда же мы перестанем врать?! Вчера…

Или не нужно?

Или все же сказать?

Скажу. Вчера Арсеньев угостил меня темрюкским коньяком с миндальным… это… привкусом… то есть вполне приятный напиток… и он, Арсеньев, твердо заверил меня, что это не подделка, не шмурдяк, настоящий коньяк…

Да, но почему он был в литровой банке?

И почему…

Ладно, не будем, не будем об этом.

А все остальное — чуть ниже.

Чуть позже.

Чуть ниже остановимся более подробно и спокойно.

Ниже еще остановимся, хотя… хотя уже ниже…

Ниже уже некуда.

И все же…

А вдруг это еще не конец?

И тогда мы еще остановимся и…

И это… как его…

Короче говоря — остановимся.

…На минуту раньше, чем вчера; его лучами и вешними водами сняты последние остатки почерневшего зимнего грима.

Червей еще нет. Глина внутри еще мерзлая. Еще много на кустах и деревьях прошлогодних листьев. Ночью подморозило, лужи затянулись льдом, напомнив о ранней осени, но это весна.

Куда-то летит самолет. Куда-то идут солдаты. Куда-то бредет человек в грязном кожзаменителе; его опухшее, разбитое лицо похоже на блюдо с винегретом.

Черный крест на красной крышке гроба похож на антенну.

Мальчик с палкой в руках преследует облезлую кошку.